ЯКУТСКИЙ ВООРУЖЕННЫЙ ПРОТЕСТ (18 ФЕВРАЛЯ – 7 МАРТА 1904 ГОДА)

К 150–ЛЕТИЮ РОССИЙСКОЙ АДВОКАТУРЫ

ЯКУТСКИЙ ВООРУЖЕННЫЙ ПРОТЕСТ

(18 ФЕВРАЛЯ – 7 МАРТА 1904 ГОДА)

В России начало XX века ознаменовалось сильным промышленным кризисом. За короткое время закрылось более 3000 заводов, фабрик, шахт. На улицу выброшено более 100 000 человек. Пользуясь безработицей, капиталисты начали снижать заработную плату рабочим. Назревал серьезный социальный конфликт между рабочей массовой и новой русской буржуазией.

На политических ссыльных обрушился град репрессий. И Якутская область вскоре это почувствовала – в 1900-1901 гг. в Якутию прибыло 21 ссыльных, в 1902 г. – 51, в 1903 г.  – 127, в 1904 г. – 197 ссыльных. В том числе 100 человек за короткий период – с 1 по 17 февраля.

Большое влияние на передовую часть революционеров играла ленинская «Искра», которая издавалась за границей с 11 декабря 1900 г. Ее читали и в Якутии, и не только политические заключенные, но и местные жители (демократически настроенная учащаяся молодежь).

В России начались массовые демонстрации, стачки, забастовки под лозунгами «Не допустим сокращения рабочих мест!», «Нет нищенской зарплате!» и пр.

В борьбе с беспорядками среди рабочих масс и революционеров царская администрация активно использовало «Правила о полицейском надзоре» (1867 г.), «Положение о полицейском надзоре (1882 года), правовые акты, закрепившие институт полицейского надзора на законодательном уровне.

В этих документах были достаточно четко прописаны основные задачи полицейского надзора, профилактики, предупреждения и пресечения преступлений; заложены основы полицейского надзора, представлены его виды, сроки, правила применения и ограничения в отношении поднадзорных, а также обязанности полицейских чиновников, в связи с осуществлением полицейского надзора. По мнению современных правоведов, указанные Правила можно квалифицировать как полученную возможность царской администрации производить внесудебные расправы над революционерами. Многие сотни революционных борцов после длительного тюремного заключения попадали на каторгу – далекую сибирскую ссылку.

Действительно, холодные зимы, плохо отапливаемое жилье, скверное питание, сильное психологическое воздействие «полярной ночи», отсутствие связи с родными и друзьями быстро подрывало здоровье даже молодых, физически подготовленных и закаленных людей.

1902 год. Новый министр внутренних дел и шеф жандармов немец фон Плеве, которого Ленин назвал «старой полицейской лисой», поставил перед собой задачу сбить накал революционного движения в стране. В первую очередь были обновлены кадры специальных оперативных служб, МВД уволило мягкотелых, нерешительных администраторов, приняв на службу достаточно опытных и показавших себя «в деле» сотрудников полиции.

Некоторые официальные источники сообщили, что в 1903 году генерал – губернатор Восточной Сибири граф Кутайсов Павел Ипполитович (24.12.1897-05.06.1911) заменил якутского губернатора Скрипицына В.Н., так как последний попал под подозрение – «заигрывал с политическими ссыльными». На посту якутского губернатора Скрипицына сменил действительный статский советник Виктор Николаевич Булатов (29.08.1903-25.11.1906), и вице-губернатором стал коллежский советник Чаплин Николай Николаевич (04.06.1903-03.12.1904).

Фон Плеве в свое время говорил: «Всякое превышение власти покрою, а послабление не потерплю!».

В отчете якутского губернатора за 1903 год в министерство внутренних дел сообщается, что в области насчитывается уже 380 политических ссыльных и ожидается еще около 200 человек. Изменился партийный состав.

Иркутский генерал-губернатор Игнатьев назвал подобную ссылку «особой формой медленной смертной казни».

В 1885-1896гг. большинство были «народовольцы» и их последователи. По социальному происхождению народовольцы принадлежали к разночинцам и мелкобуржуазной интеллигенции.

Социал-демократов, представителей рабочего класса, выходивших на борьбу с самодержавием, насчитывались буквально единицы. В 1891-1895 гг. в якутскую ссылку прибыло лишь 5 социал-демократов. В Якутии появились профессиональные революционеры-подпольщики. К ним относятся С.И. Мицкевич («марксисткие» рабочие кружки в 1893-1894 гг.), И.В. Бабушкин, «народный герой», «гордость партии»; Курнатовский В.К. – пролетарский революционер, в конце 1890 г. отбывший минусинскую ссылку, соратник Ленина; Перазич – Солодухо В.Д. – член Киевского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

В 1902-1904 гг. в Якутии были члены следующих революционных рабочих организаций: Киевского и Московского «союза борьбы за освобождение рабочего класса» (В.Д. Перазич-Солодухо, П.Ф. Теплов, Л.В. Теслер); Киевского, Одесского, Смоленского и Донского комитетов РСДРП (Т.Т. Трифонов, И.Г.Хацкелевич, Ю.А. Матлахов и др.), Петербургского отделения «Искры», занимающегося транспортировкой революционной литературы (Р.М. Рубинчик): «Южной революционной группы социал-демократов» (И.Г. Ройзман, Е.М. Ройзман), организаторы и участники революционной борьбы, аграрных волнений, уличных демонстраций, распространители прокламаций в Батуми, Кишиневе, Красноярске, Витебске, Екатеринославле, Кутаисской губернии и др. местах (Л.Н. Джохадзе, М. Доброжченидзе, С.Ф. Жмуркина, А. Израильсон, А. Костюшко-Валюжанич, Г.И. Лурье, А.В. Мисюкевич, О.И. Погосов, П.Я. Соколинский, И.С. Центерадзе и др.). Они и составили основное ядро той большой группы ссыльных, которые стали организаторами и активными участниками описываемых далее событиях.

Нужно отметить, что пролетарские революционеры во всем представляли противоположность «народникам». Последние уже утратили веру в свержение самодержавия, завязывали дружбу с чиновниками, занимались мелкой торговлей. На усиление полицейских репрессий реагировали различно.

Военный генерал-губернатор Восточной Сибири Кутайсов, пренебрегая существующими законоположениями, как жаловались ссыльные, издал ряд «вопиюще незаконных репрессивных циркуляров, которые делали и без того тяжелую жизнь в ссылке совершенно невыносимой, мучительной».

Важнейшими из этих циркуляров были следующие: №942 от 16 августа 1903 г. – о запрещении ссыльным свиданий с пересылаемыми товарищами под страхом перевода в отдаленнейшие места Якутской области, вроде Среднеколымска и Верхоянска; №1028 от 20 августа 1903 г. – та же мера наказания устанавливалась для ссыльных за самовольные, хотя бы кратковременные, отлучки с места причисления (до 1901 года кратковременные отлучки в пределах улуса или ближайшего улуса разрешались). В сентябре 1903 года подписан циркуляр о осмотре (а по сути обыске) помещений ссыльных.

В сентябре 1903 г. подписан циркуляр о просмотре полицией всей личной корреспонденции ссыльных. Ранее подобный документ был отменен Правительствующим Сенатом по жалобе олекминских ссыльных (1900). Начал действовать циркуляр о разрешении производить обыски в квартирах ссыльных по усмотрению исправников и еженедельном представлении подробнейших агентурных сведений на каждого поднадзорного по строго определенной форме. Эти донесения полицейских шпиков и агентов включали, в частности, такие вопросы: «Чем занимался в течение дня и как именно (читал, спал, ходил в лавку и в дом кого – либо и пр.?».

Появление этих и ряда других не менее «жестоких и бессмысленных», по мнению ссыльных, циркуляров, за которым последовал еще и новый удар – отказ ссыльным в выдаче средств для обратного проезда на родину, подтвердило справедливое указание газеты «Искра» (№48 от 15 сентября 1903 г.) о том, что Кутайсов П.И. назначен генерал-губернатором специально «для укрощения ссыльных».

Якутский губернатор перестал выдавать разрешения для приезда в Якутск даже в случае неотложной необходимости, например, обратиться за медицинской помощью. Исправник Якутского округа запретил «наслежным» старостам предоставлять без его разрешения лошадей ссыльным для поездки куда-либо. Таким образом, «репрессивная машина» против ссыльных начала набирать обороты.

Уже вскоре после выхода новых циркуляров началось предназначение ссыльных в Верхоянск, Вилюйск, Среднеколымск, с удлинением срока наказания только по подозрению в подготовке побега, за недопущение в свои квартиры шпионов и надзирателей, за временные отлучки за 10-20 верст от места жительства.

Многих ссыльных в конце 1903 г. начале 1904 г. доставляли в Якутск с кровоподтеками на теле – следами жестоких избиений, которым их подвергали конвоиры лишь за попытку увидеться с другими ссыльными, жившими по пути следования этапа, поговорить с ними.

Об этом диком произволе и насилиях с гневом и возмущением рассказывала почти каждая новая партия ссыльных. Терпению ссыльных приходил конец, их возмущение росло с каждым днем, и, наконец, оно вылилось в самую активную форму протеста.

Это случилось после двух актов полицейского произвола: ссылки Ф.П. Каревина в Нижнеколымск за самовольную, но вынужденную обстоятельствами поездку за 18 верст из Павловска в Якутск и получившие широкую известность факты зверского избиения ссыльных в Усть-Куте и Киренске.

О том, как подействовала эта «кошмарная история» на якутских ссыльных, рассказывал на суде по делу о якутском вооруженном протесте его участник социал – демократ Н. Коган: «11 февраля этого (1904) года в Якутск прибыла одна из партий политических ссыльных… партию эту по дороге в Усть – Куте и Киренске, вязали и били за требование свидание с товарищами. Рассказы прибывших товарищей потрясли меня, перевернули во мне душу. Помню, я долго не мог заснуть в эту ночь. Я все представлял себе, как полицейская орда набрасывается на беззащитных товарищей, как их бьют, топчут ногами, вяжут, а потом, после долгого издевательства, их избитых, униженных, задыхающихся от бессильной злобы, бросают связанными в кошевы и в таком виде, при 40-градусном морозе, везут дальше.

Особенно меня смутило одно представление: это сцена избиения одной политической женщины, которую я, между прочим, не знал. Видел перед собой эту дикую, чудовищную картину, она тяжелым кошмаром долго и неотступно преследовала меня.

Положение ссыльных ухудшалось с каждым днем, полицейский произвол переходил все мыслимые границы. Тяжелые вести шли из России. Терпению ссыльных пришел конец. Перед ними во всей остроте встал вопрос: как быть, какие предпринять меры, чтобы дать отпор «свирепой царской реакции».

К началу февраля 1904 г. в Якутске собралось не менее 120 ссыльных. Многие из них ожидали дальнейшей отправки в улусы Якутского округа, некоторые приехали в Якутск из ближайших наслегов самовольно. 11 февраля на одном из нелегальных собраний в пригородном селе Маган долго и горячо обсуждали вопрос об отношении ссыльных к репрессиям последнего времени. Некоторые ссыльные, в том числе А.А. Костюшко – Валюжанич, к тому времени безоговорочно вставший на позиции ленинского большинства в РСДРП, предлагали произвести вооруженное восстание и захват власти в Якутске, надеясь, что их действия найдут поддержку в других городах Сибири, а может, и в России. Но большинство на такое выступление не согласилось.

После долгих споров договорились о необходимости выступить с открытым вооруженным протестом против давно прогнившего, враждебного народу самодержавного строя. В этом заключался общественно – политический смысл протеста. Практической же задачей было добиться отмены для всей ссылки унизительных «кутайсовских» правил, уничтожение режима «кутайсовщины».

В поздних публикациях все придерживались мнения, что якутский вооруженный протест 1904 г. ставил перед собой единственную цель – намерение ссыльных добиться отмены «кутайсовских» циркуляров и изменения режима ссылки. Такую же версию поддерживали на судебном заседании в 1904 г. адвокаты и большинство самих обвиняемых. Опубликованный в 1955 г. документ – неоконченное письмо одного из главных руководителей протеста В.К. Курнатовского – положил конец такому неверному толкованию главной цели протеста.

В.К. Курнатовский писал в 1906 г. неизвестному лицу: «В первом процессе «романовцы» позволили сагитировать себя г.г. Зарудному и Беренштаму (адвокаты), согласившись охарактеризовать свой протест не как протест против самодержавного строя, а как протест против незаконных действий исключительно гр. Кутайсова. Для революционера социал-демократа получилось довольно странное явление.

Председатель Якутского окружного суда и прокурор пытались придать «Романовке» широкий революционный характер. Революционеры и их адвокаты, наоборот, настаивали на узком местном значении протеста. Таким образом, этот документ, не оставляет никого сомнения в широких революционных целях протеста».

Между тем ситуация в Якутске накалялась. В ближайшие дни, 14-15 февраля, последовали еще два более многолюдных собрания ссыльных, среди которых были представители всех революционных партий, люди разных политических взглядов, убеждений и принципов, большевики и меньшевики, эсеры и другие.

В первом собрании участвовало 80 человек, все они единодушно высказались за организационный протест. На следующий день, когда надо было выработать уже практическую программу действий, договориться о тактике и т.д. явилось лишь 50 человек. Отсеялись почти все эсеры, которые никогда не были сторонниками массовых организованных действий, пренебрегали политической борьбой в ссылке и считали себя стоящими выше толпы, обреченными на жертвы «героями – одиночками».

Их представитель пришел с письменным заявлением от 20-ти эсеров, в котором говорилось, что они признают только индивидуальный террор против своих врагов, на коллективный протест не согласны, а несколько позднее сняли с себя всякую ответственность за те последствия, которые могли произойти в результате столкновения с царской администрацией.

Последнее собрание протестантов состоялось 17 февраля. Присутствовало около 40 человек. Договорились по всем организационным, техническим и тактическим вопросам.

Приняли решение: забаррикадироваться в доме Романова по Поротовской улице (ныне ул. Ярославского, д. 5 – Музей политической ссылки в Якутии. Филиал краеведческого музея им. Ем. Ярославского), запаслись предварительно всем необходимым для неопределенно долгого сидения в осаде и для обороны, предъявить якутской администрации ультимативное требование о смягчении режима для всей политической ссылки и требовать его выполнения.ю Таков был официальный мотив протеста.

Но, как писала вскоре после якутских событий 1904 г. одна из его участниц Е. Ройзман, некоторые из ее товарищей смотрели на это выступление по-иному. Они «думали, что настоящая уже пора массового вооруженного сопротивления российскому самодержавию, и что наше восстание, быть может, и неудачное, приучит нас к такой борьбе, и скоро – скоро вместо кучки в 57 человек выступит 57 сотен и больше сознательных протестантов над ненавистным врагом».

Для руководства действиями избрали «исполнительную комиссию». Ее выдающимся, волевым руководителем стали большевики В.К. Курнатовский и А.А. Костюшко-Валюжанич. Другими членами этой комиссии являлись большевик Н.Н. Кудрин – член социал-демократической группы на Урале, Н. Коган, П. Теплов и Л.Никифоров, также социал-демократы.

Комиссия приняла решение доставить в дом Романовых к утру следующего дня продукты питания, лед для питья, материалы для устройства баррикад и блиндирования стен – плахи, гвозди и пр. медикаменты и перевязочные материалы, а также то оружие, которое заблаговременно, путем закупки у частных торговых фирм, приобрели сами ссыльные или их подставные лица.

Выделили трех лиц для связи с товарищами, остающимися вне стен «Романовки», договорились о способах световой сигнализации и о посылке записок с помощью собаки. К политическим ссыльным, жившим в ближайших от города улусах, послали извещения о принятом решении организовать вооруженный протест, начало которого назначили на 18 февраля 1904 г.

Утром у дома Романова собралось более четырех десятков ссыльных. Вот что творилось в этом дворе по описанию одного из участников протеста: «Около 10 часов утра мы подъехали к дому Романова. Здесь нам представилась картина гигантского муравейника. Только что въехала во двор подвода с досками и плахами, и в минуту все было сброшено влево к забору, где уже ранее были свалены ранее привезенные плахи. По-видимому, это уже был третий воз. И уже въезжала во двор новая подвода, нагруженная глыбами льда, а за ней сани с мясом. По парадному крыльцу, по лестнице и по двору мчались вверх и вниз товарищи и с бешеной энергией тащили в дом дрова, хлеб, гвозди, плахи, лед, мясо. В то время как одни ссыльные укрепляли стены на случай их обстрела, устраивали завалы и баррикады в дверях, ожидая возможного штурма, группа протестантов составила текст ультимативного обращения к губернатору.

Этот документ начинался словами: «Якутский губернатор! Мы никогда не считали ссылки и прочих репрессий правительства против революционеров явлением нормальным или имеющим что-либо общее с справедливостью. Тем не менее, мы не можем допустить попытки отягчения ссылки путем применения к нам разных измышлений больших и маленьких властей, не стесняющих в своей изобретательности даже рамками закона, изданных с репрессивными целями «самодержавным» русским правительством. За последнее время чиновничий произвол с каждым днем все сильнее и дает себя чувствовать…»

Требований было пять:

Первое: Гарантия немедленной отправки всех ссыльных, окончивших срок пребывания в Якутии, на родину, за казенный счет.

Второе: Отмена распоряжений о воспрещении и стеснении отлучек с места причисления.

Третье. Отмена всяких, кроме указанных в «Положении о гласном надзоре», репрессий за нарушение этого «Положения».

Четвертое.  Разрешение свиданий с товарищами в пути к месту ссылки.

Пятое. Гарантии о неприменении репрессий к лицам, подписавшимся под протестом.

Заявление подписали в алфавитном порядке 42 человека, один из которых (Лев Никифоров) тут же понес его к губернатору, а остальные стали готовиться к встрече с ним и полицией.

С этого дня началась 18-дневная героическая эпопея, полная драматических эпизодов, протекающая в обстановке, борьбы не только с общим врагом – полицией, казаками, солдатами, но и между отдельными группами протестантов, поскольку их партийный состав был неоднороден.

Впоследствии, в 1906 г., В.К. Курнатовский подчеркивал, что это «внутри «форта», среди самих политических протестантов, не было самого главного во всякой борьбе и для всякого коллективного протеста – единения и солидарности.

При всем неоднородном в партийном отношении составе протестантов руководящая роль во время всей борьбы принадлежала В. Курантовскому – спокойному, выдержанному человеку с огромным революционным опытом, последовательному большевику и ленинцу А. Костюшко-Валюжаничу. Недаром Д. Виккер говорил: «Те из нас, кому привелось быть возле Курнатовского и рядом с ним проделать наш военно-подготовительные работы, эти товарищи чувствовали себя спокойно и уверенно».

Подсчет огнестрельного и холодного оружия, принесенного ссыльными в дом Романова показал, что в их распоряжении имелось лишь 13 револьверов, часть которых составляли браунинги, десяток дробовых ружей, 2 старые берданки с немногими патронами, а также дюжина топоров и около 20 финских ножей. Все это годилось только для кратковременной защиты и самообороны в случае попытки взять дом приступом, но не для наступления или поражения врага на дальнем расстоянии.

Переговоры с Чаплиным, исполнявшим тогда обязанности губернатора и явившимся к месту происшествия в 4-м часу дня, в разгар работ по укреплению и защите дома от вторжения полицейских, ни к чему не привели. Чаплин проявил нерешительность:  с одной стороны, он побоялся предавать дело широкой огласке, опасаясь проникновения известий о вооруженном протесте якутских ссыльных в широкие массы. В то же время, помня публичное заявление фон Плеве о том, что тот не потерпит никаких послаблений в отношении революционных элементов и прикроет любое превышение власти, Чаплин заранее был уверен в полной безнаказанности за свои действия.

После некоторого раздумья он согласился удовлетворить лишь первое и последнее требование ссыльных, а в отношении остальных рекомендовал обратиться непосредственно к Кутайсову. Протестанты согласиться с этим не могли.

В этот день Чаплин и полиция активности не проявляли, ограничившись наружным наблюдением за домом Романова. Как сообщал в Иркутск прокурор Якутского окружного суда Л.И. Гречин, губернатор первое время держался «выжидательной позиции». Но после того как 19 февраля ряды протестантов пополнились 13-ю ссыльными, часть которых прибыла в Якутск лишь 17 февраля, успев испытать в пути всю тяжесть кутайсовского режима, для блокады мятежного дома было выслано 20 вооруженных солдат и полицейских, к которым вскоре добавили еще 6 солдат с унтер-офицером. Главной задачей перед ними ставилось – не впускать никого в осажденный дом, чтобы не увеличились силы протестантов.

Среди нового пополнения ссыльных оказался поручик запаса, участник ряда военных походов В.П. Бодневский. Назначенный начальником одного из двух отрядов, на которые разбились «романовцы», он сделал многое для укрепления стен дома и защиты людей от пуль в случае обстрела с улицы.

С первого же дня для протеста ввели строгий порядок, выработанный «исполнительной комиссией», в определенные часы по норме принимали пищу, распределяли обязанности, одни стояли на карауле у окон и дверей, сменяясь по всем правилам гарнизонного устава – разводящим, отданием рапорта и т.д., другие готовили обед, поочередно отдыхали и т.д.

По временам делали ошеломительные по своей смелости вылазки из окруженного полицией и солдатами дома. Однажды на двух кошевках, запряженных тройкой и парой коней, лазутчики доставили продовольственное подкрепление и еще двух новых ссыльных, влившихся в ряды протестантов. Всего, таким образом, число участников протеста дошло до 57 человек.

Так, сравнительно спокойно прошла неделя. Враждебная сторона продолжала держаться довольно пассивно, порой проявляла даже явную халатность, что и обеспечивало успех вылазок. Но осажденные постепенно стали ощущать недостаток в некоторых продуктах питания, среди них появились больные, всех стало томить вынужденное безделье и неопределенность положения.

Было ясно, что Чаплин решил взять протестантов измором, добиться их добровольной сдачи и тем самым для администрации ликвидировать затянувшийся инцидент. Обсудив положение, ссыльные решили предоставить комиссии право на более решительные и активные действия.

В тот же день над домом Романова взвился красный флаг – символ революции. «Было что – то торжественное, — вспоминает П. Розенталь, — в картине одинокого восставшего дома, единственного во всем мире, над которым безнаказанное реет красное знамя. Оно было видно по всему городу, оно было диковинной редкостью, оно было символом борьбы за человеческое достоинство и светлое будущее».

На том же собрании было составлено и вскоре вручено губернатору второе заявление. В нем говорилось: «Мы видим в блокаде, которой мы подвергнуты, начиная с 20 февраля, заранее обдуманный план медленного и бескоровного убийства, то есть такую форму насилия, которая с точки зрения интересов правительства является более выгодной для него, но для нас именно поэтому не только ничем не лучше, а хуже избиения оружием.

Предпочитая, во всяком случае, голодной смерти смерть в бою, мы заявляем, что не станем далее спокойно относиться к блокаде и требуем ее снятия. Если это наше требование не будет удовлетворено, мы считаем себя вправе прибегать к самым крайним мерам, чтобы сделать ее недействительной».

Зная, что губернатор и полиция постараются оклеветать, опорочить протестантов в глазах населения и извратить истинный смысл событий, его политическую цель и сущность, ссыльные, собравшиеся в доме Романовых, выпустили несколько прокламаций, которые, попадая за стены осажденного дома, разбрасывались друзьями протестантов по улицам и дворам, расклеивались на заборах, рассылались разным людям по почте.

Прокламация №1. «Чего мы хотим? (к якутскому обществу): «Мы не можем допустить, чтобы ссылка превращалась в руках правительства в способ медленного и быстрого убийства. Мы предпочитаем лучше умереть, защищаясь, чем позволять издеваться над нами и нашими товарищами. Мы… надеемся, что якутское общество отнесется к нам сочувственно и с его стороны мы встретим и понимание и поддержку…»

Прокламация №2. Подчеркивалась широкая цель протеста: «Мы боремся против административного произвола, выразившегося в последних циркулярах генерал-губернатора, мы боремся за общие интересы ссылки, в этой борьбе мы не остановимся ни перед чем!»

Одна из прокламаций, датированная 2 марта 1904 года, разоблачала гнусную провокаторскую деятельность администрации и полиции, которые, пытаясь возбудить против протестантов местное население и посеять между ними рознь, распространяли через городовых подлые, нелепые слухи о якобы намерении политически ссыльных организовать избиение якутов. «Так, подготавливаются сцены народного негодования, так восстанавливают против нас темную, невежественную массу», — апеллировали «романовцы» к якутскому обществу.

В прокламации «К солдатам якутской местной команды» (без даты  и подписи) разъяснялось тяжелое положение народных масс в России и причины, заставившие большую группу политически ссыльных решиться на вооруженный протест. Солдаты призывались не стрелять в ссыльных, а «нога в ногу идти на общего врага», на русское правительство, на его приспешников, на всех кровопийц и тиранов политической ссылки».

В этой и в некоторых других прокламациях (всего их было больше десятка), авторы которых, несмотря на поиски и следствие, производившийся полицией в течение полутора лет, остались неизвестными, чувствуется влияние большевиков В.К. Костюшко – Валюжанича. Они все время толкали протестантов на более активные действия, призывая отказаться от пассивной обороны и перейти к вылазкам, выступлениям.

Об этом писали в разное время их товарищи по протесту П. Теплов, П. Розенталь и Д. Виккер. По свидетельству Розенталя, «на Романовке» было немало  товарищей с горячим… темпераментом., для которых продолжение такого пассивного состояния казалось невозможным. В комиссии такими активистами были Костюшко и Курнатовский». По выражению Веккера, Курнатовский был одним из самых активных военных организаторов. Он звал нас и сам готов был «дойти до конца», не щадя своих жизней, не жалея жизней нашего неприятеля».

Получив второе заявление протестантов, Чаплин вызвал начальника воинской команды штабс – капитана Кудельского, потребовал усилить воинский караул и приказал полицмейстеру арестовать всех «романовцев», даже гуляющих по двору и тем более пытающихся войти или выйти из него. Были сделаны завалы из бревен поперек улиц, ведущих к дому Романова, чтобы воспрепятствовать новым попыткам проникнуть к протестантам на лошадях. Начались аресты среди ссыльных города, подозреваемых в поддержании связей с блокированным домом.

2 марта вокруг осажденного дома были установлены новые военные посты. Солдаты заняли соседнее строение и, кроме того, выселили жильцов, которые располагались в полуподвальном помещении дома Романова. Значительно увеличилось и число городовых. Осажденный дом попал в железное кольцо блокады.

Солдаты, подстрекаемые своими командирами, начинают действовать крайне вызывающе: цинично ругаются при виде женщин (их в доме Романова было шестеро), появляющихся возле окон, делают неприличные жесты, прицеливаются в сторону дома из винтовок. Чувствовалось приближение роковой развязки.

На общем собрании «романовцев», которое протекало очень бурно, в страстных спорах, решили в случае враждебных действий врага предоставить «исполнительной комиссии» право первого выстрела. Утром 4 марта протестанты отправили губернатору заявление, в котором, отмечая вызывающие действия администрации и солдат, предупреждали, что если осада не будет снята, то они будут считать себя вправе «приступить к вооруженной защите». Однако поведение солдат не изменилось. Они закрывают ставни дома, бросают камнями. Их предупреждают – не закрывайте ставни, не кидайтесь камнями, иначе будем защищаться. Солдаты вызывающе кричат: «Мы сами вас перестреляем!».

К одному из окон подбегает В.К. Курнатовский. Кто-то из его товарищей возбужденно кричит: «Стреляй!». Из дома раздаются два револьверных выстрелов. Один солдат был убит наповал, другой тяжело ранен и на следующий день умер.

Так «романовцы» от словесного протеста против самодержавия перешли к вооруженной борьбе. Сразу же последовал жестокий обстрел здания солдатами, продолжавшийся 5 минут. Был убит Юрий Матлахов, ранен И.Г. Хацкелевич – первый по профессии металлург, второй слесарь, оба активные революционеры – подпольщики, марксисты.

На выстрелы к месту событий сбегаются ссыльные, встревоженные судьбой товарищей, борющихся за общее дело, учащиеся, ремесленники, чернорабочие. Черная лента, появившаяся на красном флаге, без слов говорит о первой жертве среди протестантов. Люди обнажают шапки, головы, некоторые плачут, но стоят, хотя солдаты пытались разогнать толпу, пускают в ход приклады.

Приезжает Чаплин, он выслушал заявление ссыльных о том, что их выстрелы вызваны провокационными действиями солдат, подстрекаемых офицерами и полицейскими. П. Теплов от имени всех сказал: «Мы не разойдемся, пока не будут удовлетворены наши требования, хотя бы нам грозила смерть – против насилия мы будем защищаться с оружием в руках. Ответственность за кровь возлагается на губернатора».

Чаплин ответил, что обстрелов больше не допустит, а попытается взять всех живьем. Но он оказался обманщиком. Под стать ему был и начальник местной воинской команды штабс – капитан Кудельский. Он оправдывал поведение солдат ссылкой на то, что каждый раз первыми стреляли якобы сами осажденные. Кудельский откровенно заявил: «Я не знаю, кто стрелял. Нам некогда было разбираться, кто именно стрелял!».

Накануне дня первого обстрела, словно предугадывая неизбежность кровавой расправы над ними, политические ссыльные выпустили прокламацию, адресованную специально Кудельскому. Перед ним ставилась дилемма: или встать в ряды «ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, или в стан погибающих за великое дело любви: к роли палача, убийцы человека, не способного обагрить руки в крови борцов за правое дело».

5 марта после одиночного выстрела со стороны Малобазарной улицы, находившейся в тылу дома Романова, последовал второй обстрел. К счастью, обошлось без жертв. Спустя некоторое время опять выстрел, ранивший Медянника.

6 марта последовала такая же история: опять одиночный выстрел из солдатской винтовки через щель в заборе со стороны Малобазарной улицы, а затем обстрел с трех сторон, самый жестокий за все время. Тяжелое ранение, выведение из строя получил один из самых главных руководителей протеста  А.А. Костюшко-Валюжанич, что явилось большой потерей для защитников «Романовки».

В тот же день последовал еще один обстрел, на этот раз со стороны реки Лена. Всего за трое суток, с 4 по 6 марта, по осажденному дому солдаты сделали около 2000 винтовочных выстрелов, и если бы не своевременное умелое укрепление стен, то жертв среди ссыльных было бы во много раз больше.

Видя, что обстрелы будут продолжаться, пока не перебьют большинство ссыльных, после бурных собраний решили прекратить вооруженное сопротивление и продолжать борьбу на судебном процессе. «Если наши товарищи решили оставить дом Романова и сесть на скамью подсудимых, — в прокламации «Ко всем» разъясняла «группа политических ссыльных», — то исключительно с целью вскрыть истинный смысл событий, разыгравшихся около стен дома Романова; показать всему человечеству, всей мыслящей России, до каких непостижимых размеров доходит наглость царского правительства, не останавливающегося ни перед какими мерами для подавления растущего возмущения».

За прекращение борьбы голосовали 32 человека, за продолжение – меньшинство, в том числе В.К. Курнатовский и А. Костюшко-Валюжанич, который несмотря на тяжелое ранение, решительно возражал против сдачи, его жена, товарищ по революционной борьбе С.Ф. Жмукин и некоторые другие «романовцы».

В обстановке назревающей революции им была ясна необходимость активной борьбы, которая могла вылиться в вооруженное восстание против царизма. Но они не нашли поддержки большинства, основное ядро которого состояло из полутора десятков бундовцев, нескольких эсеров и «меньшевиков-рабочедельцев».

Утром 7 марта появились торжествующий губернатор, полицмейстер,  большой конвой из солдат, почти все шпики, городовые и полицейские надзиратели. Окруженные сильным конвоем, протестанты, добровольно сдавшиеся, но не побежденные, были отправлены в тюрьму. Их сопровождала толпа других ссыльных и часть горожан.

Министр внутренних дел России фон Плеве приказал передать дело военному суду, квалифицируя его как вооруженное восстание, чего в действительности не было, так как любое восстание ставит целью захват власти, политический переворот.

Еще 6 марта он телеграфировал в Иркутск Кутайсову, что все засевшие за барикадами в доме Романовых «должны быть привлечены к следствию и заключены под стражу для предания их затем военному суду, как-то имело место в 1889 году по аналогичному делу».

Предание их военному суду требовал и Сухотин – омский генерал – губернатор. Но уже чувствовалось наступление новых грозных революционных событий, потрясших Россию в 1905 году. Против военного суда решительно начали выступать адвокаты «романовцев», затем гражданский и военный прокуроры, наконец, даже сам Кутайсов. Он мотивировал это тем, что военный суд наверняка вынесет большинству смертный приговор, а этот момент может привести к возмущению общественности и весьма нежелательными для царизма последствиями. Гражданский же суд наверняка пошлет всех на бессрочную каторгу, что Кутайсова вполне удовлетворяло.

Сидя в тюрьме в ожидании суда, герои Якутского вооруженного протеста готовились к судебному процессу, много занимались политическим самообразованием, изучали «Капитал» К. Маркса и отдельные работы В.И. Ленина, часто устраивали доклады и диспуты на политические, военные и научные темы. Их революционный дух и бодрое настроение поднимали и укрепляли многочисленные письма от колоний политических ссыльных, обращения и революции собраний и митингов, происходивших по получению известий о якутских событиях среди рабочих организаций во многих городах России.

Предчувствия, что «романовцы» «постараются всеми способами, чтобы это (их вооруженный протест) приняло как модно большую огласку, и чтобы их пример вызвал подражание и в других местах, где только есть поднадзорные, Кутайсов добился от Плеве разрешения на установление тайной цензуры за их перепиской. Но как ни далек Якутск от центра России, как ни старалась якутская администрация замолчать и скрыть события, происходившие здесь в феврале – марте 1904 года, слух о них распространился по всей России, вызывая всюду волну возмущения и негодования против царизма, гневного протеста против его злодеяний и укрепляя революционный дух пролетариата, готовившегося к открытой вооруженной борьбе с самодержавием».

С заявлением о полной солидарности с «романовцами», протестантами против режима самодержавия и полицейского произвола, выступили многие колонии  группы ссыльных Архангельской, Енисейской, Иркутской губерний, Западной Сибири, не говоря уже о Якутии.

Первым под заявлением группы из 20 ссыльных в Верхоянске подписался И.В. Бабушкин, погибший через два года от рук царских палачей; в числе 18 олекминских ссыльных, присоединившихся к протестантам, был М.С. Урицкий, убитый в 1918 году на посту Петроградского ЧК.

Поступали многочисленные теплые приветствия героям «романовки» от рабочих сходок, митингов и социал – демократических организаций Минска, Лодзи, Могилева, Твери, Кременчуга, Ростова-на-Дону и т.д.

Тверские рабочие, обращаясь к участникам якутского протеста, писали: «Товарищи! Мы гордимся вами! Ваш поступок – пример для нас..» Весть о якутских событиях 1904 года проникла и за границу. В Женеве, Берне, Лозанне, Лондоне и др. городах прошли интернациональные митинги. Их резолюции печатались в прогрессивных газетах.

Под влиянием впечатлений о якутских событиях среди передовых демократических кругов Западной Европы росли ненависть и презрение к русскому царизму, еще со времен Венгерский революции 1848 года, получившему кличку «жандарм Европы».

Дело о якутском вооруженном протесте слушалось в Якутском окружном суде. «Романовцы» обвинение в том, что «… с целью принудить правительственные власти к отмене изданных последними распоряжений, касающихся политических ссыльных Сибири», предъявили якутскому губернатору ряд требований об этом, а затем оказали властям вооруженное сопротивление. Для давления на судей из Иркутска прибыли прокурор и председатель судебной палаты. В качестве защитников выступили два известных в свое время адвоката по политическим процессам.

Опасаясь возможности враждебных выступлений политических ссыльных и сочувствующей им части населения, в дни судебного процесса над «романовцами», по признанию губернатора, к зданию суда и обратно в тюрьму их споровождало 30 конвойных солдат, и, кроме того, в помощь полиции выделялось 20 «нижних чинов» и 10 казаков. Процесс длился 10 дней и закончился 8 августа 1904 года. Подбор свидетелей был исключительно односторонним. Всего пришло перед судьями 103 человека, среди них 7 чиновников во главе с губернатором и полицмейстером, 10 купцов и лавочников, в том числе «махровые монархисты» Н. Кондаков и П.Юмшанов, впоследствии в 1917 -1920 гг. проявившие себя злейшими врагами народа, за что и понесли заслуженную кару; 56 городовых казаков и солдат.

До какой низости в своей попытке оклеветать, очернить протестантов доходили эти казенные свидетели:                                                                               видно хотя бы из того, что полицмейстер Березкин, не смущаясь и не краснея, утверждал, будто 6 марта ссыльные, первыми открыв огонь, стреляли в солдат чуть ли не залпами,  хотя в этот день они не сделали ни одного выстрела. Тягостное впечатление производили однообразные заученные показания солдат и городовых.

Еще находясь в стенах осажденного дома, протестанты поклялись друг другу не выдавать своих главных руководителей и тех, кто стрелял 4 марта в солдат, то суду и прокурору, несмотря на все ухищрения, не удалось установить и выделить вожаков. По этому приговор царского суда, по мнению ссыльных, на котором не действовала ни логика, ни неопровержимые юридические аргументы, ни факты, был одинаково суров для всех: 12 лет каторжных работ. Оправданы Якутским судом были Виленкина, Залихман, Померанц. Никифоров — 1 год тюрьмы.

Под влиянием защитников большинство «романовцев» решило обратиться с апелляцией на приговор Якутского окружного суда в Иркутскую судебную палату. Но В. Курнатовский, А. Костюшко-Валюжанич и некоторые их единомышленники решительно возражали против этого.

«Наша публика боится, — писал матери А. Костюшко-Валюжанич, — что широкая масса поймет нашу апелляцию так, будто мы верим в правосудие и от апелляции думаем отказаться». Еще более резкую оценку действиям апеллянтов дал В. Курнатовский. По его словам, «в процессе апеллянтов явно сквозил шкурный интерес».

Судебная палата губернского суда утвердила приговор Якутского окружного суда в соответствии со ст. 268 Уложения о наказании подсудимых. Между тем многие не отбыли установленного судом наказания – попали под очередную царскую амнистию (1905).

Рубрика «Вехи»

Статьи с газеты «Ваше право»

1. от 27 февраля -05 марта 2014г. стр. 18-19
2. от 6-12 марта 2014г. стр. 18-19

При подготовке публикаций использовались следующие материалы:

1. Кротов М.А. Два вооруженных протеста якутских политических ссыльных. 1974

2. Колпенский В. Якутская ссылка и дело романовцев СПб, 1929.

3. Виктор Константинович Курнатовский. Биографический очерк. Госполитиздат,1948

4. Окулов В., Теплов П. Цитированная работа. Каторга и ссылка. 1924.

5. Розенталь П. «Романовка». Якутский протест 1904 года. Из воспоминаний участника. 1924.

Ю.Г. Припузов

президент Адвокатской палаты РС(Я)

заслуженный юрист РС(Я)